Одна стена в офисе организации “Атажурт” увешана фотографиями людей, пропавших без вести: это сотни лиц, может быть, тысяча. Халида, маленькая настойчивая женщина лет шестидесяти, тянет меня в угол, чтобы показать мне членов своей семьи. “Вот, – говорит она. – И здесь, и здесь, и здесь, и здесь…”
Я родилась в небольшом поселке Карагаш в Или-Казахском автономном округе Китая. Это по сути пастбище для скота. Моя мать умерла, когда мне было два года. Я слышала, что мой отец был партийным деятелем, но, позвольте мне быть откровенной, я никогда не знала его. После того, как моя мать умерла, отец женился во второй раз и забыл обо мне. Меня отправили жить к родственникам моей матери. Я жила с ними до пяти лет. Потом они тоже отказались от меня. Я жила то тут, то там, с людьми, которые знали мою мать и жалели меня. Сирота. По правде говоря, я неграмотна. Некому было поддержать мое образование.
В 1975 году, когда мне исполнился двадцать один год, я встретила своего будущего мужа. Он был сиротой, как и я. Его родственники переехали в Китай во время голода, еще до его рождения. Когда они вернулись в Казахстан, он остался один. Его звали Рахимберген Киттыбай. Он умер в прошлом году, 9 сентября.
Я была беременна восемь раз. Мои первые четыре беременности, включая одну пару близнецов, были неудачными. Четверо сыновей, одна дочь – я потеряла первых пятерых детей. Потом у меня родился сын. У казахов считается, что когда у женщины случаются выкидыши, или когда младенцы умирают один за другим, жизнь нового ребенка висит на волоске. Поэтому, когда родился мой сын, мы сразу же передали его нашей соседке. Соседка держала его у себя и кормила в течение первой недели его жизни. Мы вообще отказывались его видеть. Потом мы “выкупили” нашего ребенка обратно. Мы принесли подарки, одежду, дрова. Мы передали подарки нашей соседке через дверь и забрали ребенка через окно. Это сработало. После этого у меня родились еще дети, и все они выжили. Но пока нашему первенцу не исполнилось двенадцать лет, мой муж держал его вот так – как яйцо. Он всегда висел на шее отца, даже во время еды. Мы так боялись потерять его.
Это были трудные времена, те первые годы нашего брака. Я на весь день привязывала сына к спине, пока я работала – резала кукурузные стебли, молотила пшеницу. Мой муж делал то же самое. Мы были арендаторами-издольщиками. Это был изнурительный труд. Когда у нас родился второй ребенок, я привязывала их обоих к столбу в поле, как овец, чтобы они не уходили.
В 90-е годы государство выделило нам небольшой участок земли. Только тогда мы начали жить достойно. Впервые в нашей жизни мы не ложились спать голодными. Мы сажали пшеницу, кукурузу, сою, иногда сахарную свеклу. Это были наши собственные сельскохозяйственные культуры, на нашей собственной земле. После того, как открылась граница, мой муж уехал в Казахстан, чтобы попытаться найти свою семью. Ему удалось найти свою мать. Его отец уже умер. С тех пор он оставался в Казахстане, чтобы заботиться о ней. Он приезжал в Китай на пять-шесть дней, а потом возвращался обратно. Я воспитывала своих сыновей в одиночку. Его мать умерла только в 2007 году, в возрасте 103 лет.
После моего первого сына, который выжил, у меня родились еще три сына подряд. Все трое старших работают в строительной отрасли, строят дома с нуля. Четвертый был еще мальчиком, когда мы переехали в Казахстан, но трое старших самостоятельно жили в Синьцзяне. Все они женаты. Более того, все они нашли себе уйгурских жен. Это правда, что мы жили в районе, где в основном проживали уйгуры, но была и другая причина: мы были бедны. У нас не было сбережений. Когда вы женитесь на казахской девушке, вы должны заплатить приданое. Мы не могли себе этого позволить. У уйгуров нет обычая платить приданое. Поэтому одну за другой они “украли” своих уйгурских невест, и мы не платили ни копейки. Мы покупали только их одежду.
Когда власти КНР начали арестовывать людей, первыми забрали трех моих старших сыновей. Всех троих схватили в один день, в феврале прошлого года. Они жили вместе в одной деревне в уезде Кюнес. Жена моего второго сына позвонила мне и сказала, что их арестовали. На следующий день она снова позвонила мне. “Мама, сказала она, – они забрали мою сестру, вашу невестку Токтыгуль”. Они арестовали жену моего старшего сына. Но я не знаю [плачет], что случилось с моими внуками. У них было пятеро детей. Я не знаю, где они находятся.
Услышав эту новость, мой муж слег с мигренью. На следующий день, когда забрали нашу невестку, ему стало еще хуже. Но мы решили занять выжидательную позицию. Я сказала мужу, что нужно держаться. Когда мы ничего не услышали к концу месяца, я позвонила главе администрации поселка Карагаш, человеку по имени Нурлыбек. Я спросила Нурлыбека: что случилось с моими сыновьями? Где они? Где моя невестка? Их отправили на перевоспитание, ответил Нурлыбек. Он сказал мне, что две другие мои невестки также были взяты в лагерь перевоспитания. Их тоже перевоспитывают. Политическая учеба – вот как он это назвал. У меня четырнадцать внуков в Китае. Некоторые из них совсем маленькие. Я спросила Нурлыбека: где они? Где мои четырнадцать внуков? Они все учатся, сказал он и повесил трубку.
После этого мой муж уже не мог ходить. Он лежал в постели. С конца февраля он больше никогда не ходил. Я ухаживала за ним. Я не могла никуда пойти, не могла выйти из дома. Он становился всё слабее и слабее. Шли месяцы. Мы никому не рассказывали о том, что случилось с нашей семьей. Затем, 9 сентября 2018 года, он почувствовал прилив сил и выкрикнул имена всех своих сыновей: Сатыбалды! Оразжан! Ахметжан! Он повернулся ко мне. “Я вверяю своих сыновей сначала Аллаху, а потом тебе, – сказал он. – Что касается меня, со мной покончено”. Он умер в тот же день, в 5 часов вечера.
После его смерти я провела дома десять дней. Я никому не сказала ни слова. Потом я решила найти своих детей. Я приехала в “Атажурт” и встретилась с Серикжаном. Другие люди писали письма за меня, потому что я не могу писать. В письмах объяснялось, что мои дети арестованы, и что мой муж не смог перенести того, как забирают его сыновей и невесток. Что это его убило.
Со мной здесь, в Казахстане, находится только мой младший сын. Но даже он теперь женат, а их квартира слишком мала для меня. Я живу одна, и у меня здесь нет пенсии, поэтому я должна работать. Мой младший сын помогает. Он вместе с десятком других людей нанимает грузовик, чтобы вывезти овощи из Китая. Я беру свою долю и перепродаю на базаре. Белокочанная капуста, огурцы, помидоры, салат зелень салата. Я не могу позволить себе прилавок. Я сижу на улице с морковью и капустой. Но мой младший сын хороший. Он не пьет, не курит. Раньше он пил, но потом бросил. У него есть семья, о которой нужно заботиться.
—Халида Акытканкызы, 64 года (Рахимберген Куттыбай, муж; Сатыбалды Рахимберген, сын; Токтыгуль Маметжанкызы, невестка; Оразжан Рахимберген, сын; Шарапат [фамилия неизвестна], невестка; Ахметжан Рахимберген, сын; Мирай [фамилия неизвестна], невестка; и четырнадцать внуков)
Интервью взято в апреле 2019 года