Жаркынбек провел в лагере восемь месяцев. Его побег, похоже, до сих пор удивляет его. “Я думал, что они будут вечно дразнить меня моей свободой”, – говорит он.
Лагерь находился где-то в горной местности. Мы выехали в фургоне без окон с металлической решеткой внутри. Мне ничего не было видно. До этого, в полицейском участке, меня подвергли медицинскому осмотру. У меня взяли образец крови. Я не мог понять, в чем заключался мой приговор – что я сделал не так.
Я родился в Кульдже в 1987 году. Я приехал в Казахстан, когда мне было двадцать четыре года. В следующем году я женился на местной девушке. В течение пяти лет я работал поваром линии раздачи в кафе. У меня был вид на жительство, но срок действия моего китайского паспорта истекал, поэтому я пошел в консульство. Они сказали мне, что я должен вернуться в Китай, чтобы заменить его. Я пересек границу в январе 2017 года. На КПП в Хоргосе меня задержали. У меня забрали все мои документы и сумки. Они допросили меня, проверили мой телефон. Вы знаете, сказали они мне, что платформа WhatsApp запрещена в Китае. В какой-то момент они спросили о моей религии, и я сказал им, что молюсь пять раз в день. Я сказал им, что я практикующий мусульманин.
Они отвезли меня в Кульджу. Там полиция снова допросила меня. Те же вопросы, но на этот раз меня били. Вы были в мусульманском государстве, сказали они. Почему вы не приняли его гражданство? Почему вы здесь? Избив меня, они принесли мне листок бумаги на подпись и поставили на нем отпечаток моего большого пальца. Затем они отвезли меня в лагерь.
В лагере они забрали нашу одежду. Нам дали лагерную форму и сделали укол, который, по их словам, должен был защитить нас от гриппа и СПИДа. Не знаю, правда ли это, но несколько дней было больно.
Меня отвели в комнату с камерой наблюдения и двенадцатью или пятнадцатью низкими кроватями. В углу был туалет. В течение восьми месяцев я жил в этом лагере, хотя не всегда в этой комнате. Нас перемещали из комнаты в комнату примерно раз в месяц, казалось бы, произвольно. Все комнаты были похожи на первую. Я начал понимать, что это огромное здание – оно казалось бесконечным. Раз в неделю нас заставляли чистить какую-нибудь его часть, мыть и подметать. Так я узнал, что вокруг всего здания стоит высокий забор, и что на каждом углу прикреплена камера.
Там действовали строгие правила. Это не ваш дом, говорили нам охранники. Не смейтесь и не шутите, не плачьте, не разговаривайте друг с другом. Не собирайтесь в группы. Охранники были самого разного происхождения. Были охранники из числа казахов и уйгуров, но избивали нас китайские охранники. Они говорили мне то же самое, что и полиция. Вы были в чужой стране, говорили они. Ваша идеология неверна.
У нас были уроки китайского языка. Мы выучили гимн КНР и другие официальные песни. Мы изучили политику Си Цзиньпина. Я не мог говорить по-китайски и не уверен, что чему-то научился на занятиях. Если их цель состояла в том, чтобы научить нас китайскому языку, то почему в лагере было так много стариков? Как они могли выучить китайский? Из этих уроков я понял, что они просто хотели стереть нас как нацию, стереть нашу идентичность, превратить нас в китайцев.
Было холодно. Все время было холодно. Из-за этого у меня сейчас проблемы со здоровьем. Меня не раз наказывали. На вторую ночь в лагере я выключил свет в комнате, чтобы мы могли поспать. Выключать свет было запрещено даже ночью, но я этого не знал. И вот посреди ночи они ворвались в комнату. Я признался, что именно я выключил свет. Заключённым нельзя выключать свет, сказали они. Разве вы не знаете правил? И они избили меня деревянными дубинками, нанеся пять или шесть ударов по спине. Вы могли быть наказаны за что угодно: за то, что едите слишком медленно, за то, что слишком много времени проводите на унитазе. Они били нас. Они кричали на нас. Поэтому мы всегда держали головы опущенными.
Так как мы не могли разговаривать друг с другом, мы обменивались записками в классе. Так я познакомился на занятиях с пятью другими заключёнными, которые были выходцами из Казахстана. Мы стали хорошими друзьями. Как и я, они были задержаны за то, что загрузили приложение WhatsApp, или еще за то, что имели так называемое двойное гражданство Китая и Казахстана. Я понятия не имею, что случилось с ними.
Я старался хорошо вести себя в лагере. Я понимал, что, поскольку у меня есть родственники в Казахстане, я, скорее всего, выберусь на свободу раньше. Я видел, как это происходило с другими. Когда я был в лагере, хотя я этого не знал, моя жена жаловалась. Я не думаю, что они выпустили бы меня из лагеря без этих жалоб. Она предавала огласке мое дело, и в августе, после восьми месяцев пребывания в лагере, меня отпустили к родителям.
Полиция отвезла меня к их дому около полуночи. Рано утром следующего дня пришли чиновники. “Не выходите на улицу, – сказали они, – и не показывайтесь нам на глаза с телефоном в руках. У вас нет документов, поэтому вы не можете выходить из дома”. У властей на всё имелось обоснование. Они никогда не признавали свою вину и отрицали, что сами принимают решения. Всё всегда было связано с каким-то правилом.
Все это время моя жена работала в стремлении предать мое дело широкой огласке. Однажды ко мне пришли полицейские и сказали: “Оказывается, у вас есть жена в Казахстане. Она жалуется. Мы дадим вам возможность пообщаться через приложение WeChat”. И вот так запросто они позволили нам поговорить по телефону. Конечно, мы плакали, увидев друг друга. Оказалось, что моя жена подавала бесконечные жалобы и ходатайства, пока я был в лагере, и загружала видео на YouTube. Полицейские попросили меня сказать жене, чтобы она перестала жаловаться. Они хотели, чтобы я убедил свою жену приехать в Китай с нашим сыном. Я предложил им просто отпустить меня. Вы гражданин Китая, сказали они, и вам следует остаться здесь. Я ответил, что у меня жена и сын в Казахстане. Это не наше дело, ответили они.
Чиновники присутствовали в комнате в течение всей беседы, поэтому я делал так, как они говорили. Я сказал ей, чтобы она прекратила жаловаться, и предложил ей приехать в Китай. Но она отказалась. “Я не остановлюсь, – сказала она, – даже если тебя снова посадят в тюрьму. Я не остановлюсь, пока ты не вернешься домой”. Полицейские записали всю мою информацию, а через три дня позвонили и сказали, что разрешат мне вернуться в Казахстан. Они обещали выслать мой паспорт, если я поклянусь не рассказывать никому в Казахстане о лагерях. Они заставили меня подписать обязательство не разглашать никакой информации о “внутренних событиях” в Китае и вернуться в Китай после того, как я навещу жену и сына. Мне пришлось подписать его, чтобы получить паспорт, но они все равно не дали его мне. Ваш паспорт готов, сказали они, но ваша жена не перестаёт жаловаться! Разве вы не сказали ей, что мы собираемся отправить вас обратно? Каждый шаг давался с огромным трудом.
Даже когда я, наконец, получил свой паспорт и даже билет на самолет, который купила моя жена, я все равно не мог уехать. Я отправился в Урумчи. В полночь я был в аэропорту, готовый к посадке. Когда я уже собирался сесть в самолет, меня остановили: “У нас есть уведомление о том, что ваша местная полиция не разрешила вам выезд из страны”. Они позвонили в местную полицию, которая сказала, что я забыл подписать какую-то форму. Я бросил свой паспорт сотруднику авиакомпании. Я бросил все свои документы на стол. “У меня есть виза, – сказал я. – У меня есть паспорт. Почему вы не отпускаете меня?”
Я был вынужден вернуться в свою деревню. Я позвонил жене, и она начала новую кампанию. Она связалась с посольством. Через пятнадцать минут после ее звонка мне позвонили из местной полиции. Они снова вернули мне паспорт и сказали, что я смогу уехать, если скажу им, когда я планирую покинуть страну. Я взял свой паспорт, но ничего не сказал им. Вместо этого я отправился прямо в Хоргос. Когда я добрался до Хоргоса, мне позвонили на мобильный телефон. Это был полицейский из моей деревни, спросивший, где я. Я ответил, что нахожусь у моего племянника. Он сказал, что немедленно приедет ко мне. Я уже был на границе, внутри зоны свободной торговли. Я сел на последний микроавтобус дня, отправлявшийся на казахскую сторону границы. Пограничники спросили, куда я направляюсь. В Казахстан, сказал я. Получили ли вы разрешение от полиции? Да, сказал я и затаил дыхание. Как только я пересек границу, я взял SIM-карту из своего телефона и выбросил ее. Я купил новую SIM-карту и позвонил жене. Я здесь, сказал я.
И теперь я дома, но мое здоровье – проще говоря, у меня нет здоровья. За последние пять месяцев я очень устал. Все время чувствую усталость. Я теряю память. Иногда я ничего не могу вспомнить, и – скажу откровенно – я импотент. Я пошел к врачу, и они нашли микробы в моей крови.
На протяжении всего моего содержания под стражей я старался набраться терпения. Я говорил себе, что все происходящее—это испытание, и я должен его выдержать. Когда я оглянулся вокруг лагеря, посмотрев на моих братьев-мусульман, на моих братьев из числа казахов, уйгуров и дунган, я увидел, что это была попытка разделить нас и уничтожить нашу идентичность: инструмент китаизации. Я не думаю, что они когда-либо планировали отпустить меня.
—Жаркынбек Отан, 32 года
Интервью взято в мае 2019 года