Когда мою дочь арестовали, моя племянница попросила меня не звонить ей. Я сама позвоню вам, сказала она. Я жил здесь, в Казахстане. Моя племянница жила в деревне, где это случилось, – в той самой деревне, откуда я родом, в Китае. В течение нескольких дней она информировала меня по телефону. Сначала она сказала, что полиция только проверяет документы Сауле. Я все еще надеялся, что с моей дочерью все будет хорошо, даже в тюрьме. На третий день ее отвезли в лагерь. Моя племянница сопровождала ее туда. Это единственная причина, по которой я даже знаю, что с ней случилось.
Видите ли, когда я жил в Китае, я работал в мечети Ойман Булак. Вначале я был муэдзином. Я призывал верующих к молитве пять раз в день. В течение следующих восьми лет я прошел путь до ранга имама. Само государство послало меня на обучение! Это то, что делает все это таким невероятным. Это была официальная должность. Я был членом официальной Исламской ассоциации Китая. Власти сказали, что мы можем практиковать ислам, и сначала мы могли это делать. Но в апреле 2017 года ситуация изменилась. Они начали отправлять имамов в лагеря. Затем они начали отправлять в лагеря тех, кто проповедовал ислам. Затем – всех, кто хоть что-то знал о Коране. Наконец, они начали арестовывать людей только за то, что у них дома был Коран, или даже за то, что они молились.
Когда стало ясно, что меня задержат, я решил бежать и присоединиться к дочери в Казахстане. До этого момента я всегда делал то, что мне приказывали. Вы получаете много приказов, будучи имамом в Синьцзяне! Я принимал участие в политических занятиях всякий раз, когда меня просили об этом, иногда по несколько недель подряд. Я всегда подчинялся. Но на этот раз я был в панике. Я оставил свое имущество, свой дом, своих овец и крупный рогатый скот. Единственное, о чем я думал, – что нужно нанять сторожа, который бы присматривал за моим скотом.
Когда я добрался до Казахстана, мне позвонил сторож, которого я нанял. Местная полиция ворвалась в мой дом. Они искали запрещенные книги, сказал он. Они не нашли ни одной. Все мои книги были проштампованы правительственной печатью одобрения. Но звонок подтвердил мои опасения. Они действительно пришли за мной.
Моя дочь недавно окончила учебное заведение и нашла свою первую работу в корпоративной фирме, совместном китайско-казахстанском предприятии. Работа включала ее поездки между Казахстаном и Китаем. У нее был китайский паспорт и казахстанская виза. Нам и в голову не приходило, что с ней может что-то случиться.
Некоторое время племянница держала меня в курсе событий. Даже тогда мы не осмеливались открыто говорить о Сауле. С помощью шифра племянница сказала мне, что моя дочь работает в рамках лагерной системы, возможно, в качестве учителя. Но я потерял контакт со своей племянницей. Прошло три или четыре месяца с тех пор, как мы разговаривали последний раз.
После нескольких месяцев без новостей я недавно получил письмо от коллеги моей дочери. Их фирма обеспокоилась ее делом. Им удалось отправить коллегу в лагерь для беседы с ней. Как сообщается в письме, моя дочь рассказала коллеге, что она чувствует себя так, будто ей полностью промыли мозги. Она сказала, что ощущает, словно родилась в этом месте, словно провела всю свою жизнь в лагере. По словам дочери, она почти не помнит свою семью. Письмо коллеги было отправлено мне здесь, в Казахстане, и оно содержало еще одну новую порцию информации: если я вернусь в Китай, моя дочь будет освобождена.
Почему я их интересую? Я слышал, что каждая деревня должна выполнить квоту, определяющую, сколько людей направляется в каждый политический лагерь. Большинство людей попадают в лагеря за религиозные знания или за то, что у них есть родственники в Казахстане. Я подпадаю под обе категории. Я полагаю, что был бы полезен для выполнения этих квот. И мало того, что я был имамом, я еще и просрочил свою визу на год. Я должен был вернуться в Китай через месяц после того, как приехал в Казахстан. Я нарушил условия моей визы. Если я вернусь, меня будут судить. Когда фирма моей дочери осведомилась в лагере, почему она находится под стражей, был получен следующий ответ: дело не в ней, а в ее отце.
—Кулжабек, 46 лет (Сауле, дочь)
Интервью взято в августе 2018 года