У нас ничего не осталось в Китае. Мы отказались от нашей земли, наших животных, всего, чтобы приехать в Казахстан. Мы приехали легально в 1992 году, благодаря миграционному законодательству, принятому после распада Советского Союза. Мне было десять лет. Со временем я получила гражданство Казахстана, как и вся моя семья, за одним исключением. Мой отец оставался гражданином Китая, что требовалось для получения пенсии.
В 2000 году мой отец заболел. Здесь не смогли диагностировать его болезнь. Врачи даже сказали, что он скоро умрет, что это безнадежно, и выписали его из больницы. Но он отправился в больницу в Кульдже (КНР), и через три дня ему поставили диагноз. Он лечился там в течение месяца. Он выздоровел. После этого он приезжал в Китай дважды в год, весной и осенью, для продолжения лечения. Он чувствовал, что это помогает ему выжить. Каждый год он тратил на эти процедуры всю свою пенсию.
В последний раз он пересек границу 22 октября 2017 года. Через неделю он позвонил мне. “У меня отобрали паспорт, – сказал он. – Пожалуйста, не звони. Я сам тебе позвоню”. Тогда он сказал, что власти пообещали вернуть ему документы через неделю или две, но они этого не сделали. Тем не менее, он звонил каждый месяц, чтобы сообщать нам новости. Потом, в марте, он сломал ногу. Он стал калекой. Он все еще не мог добиться ответа от местной полиции. Мы не могли открыто говорить по телефону. “Давайте не будем обсуждать это”, – сказал он. Мы умоляли его: “Почему бы тебе не сказать им, что ты больше не хочешь получать пенсию? Скажи им, что ты просто хочешь вернуться домой”. Он просил не говорить на эту тему по телефону.
Сейчас он живет в доме своего брата в Шегирбулаке. Там трудная ситуация со строгим режимом безопасности, и его нога не поправляется. Очень трудно общаться – мы беспокоимся о том, что всё прослушивается. Мы не можем говорить с ним напрямую. Я звоню сестре моего двоюродного брата в Урумчи через платформу WeChat. Она звонит своим родителям. Они разговаривают с отцом. Так он передает нам новости. Уже почти год мы не слышали его голоса. С ней общаться легче, и можно звонить чаще, потому что Урумчи – более либеральный город.
Однако на всякий случай мы всегда используем шифр, разговаривая друг с другом. Я могу спросить сестру моего кузена: есть ли у вас какие-нибудь новости? Имея в виду моего отца. Потом я спрашиваю: как погода? Так я спрашиваю о состоянии моего отца. Если погода спокойная и хорошая, то и с ним всё в порядке. Если холодно или жарко, ветрено или дождливо, его состояние оставляет желать лучшего. Мы осторожны. Мы никогда не произносим слово Китай. Мы никогда не говорим: Аллах каласа1. Мы не используем никаких религиозных фраз. Но мы можем сообщать о событиях, используя этот шифр. Мы все так разговариваем с нашими родственниками в Китае. Все знают об этом. Например, я знаю, что мой отец обратился в полицию два месяца назад. Он сказал им, что ему нужно подлечить ногу. Ему нужно было получить обратно паспорт. Они не смогли ему помочь. Его отослали прочь.
На прошлой неделе сестра моего кузена приехала в Шегирбулак на свадьбу друга. В то время как она была там, она связалась с нами видеозвонком по WeChat. Это был первый раз, когда мы увидели отца с тех пор, как он уехал в Китай в прошлом году. Я сделала скриншот. Посмотрите, как он стар. Видите эти костыли, прислоненные к стене? Он не может без них ходить. Состояние его ноги ухудшилось. Я хочу, чтобы он посетил консульство в Урумчи, но он не может ходить. Никто ему не поможет. Каждый в деревне сам за себя. Люди боятся. Если вы поможете человеку со связями с Казахстаном, вы можете попасть в беду. Так что ничего не происходит. Я разговаривала с сестрой моего кузена буквально на днях. Последнее сообщение звучало так: ни новостей, ни перемены погоды – всё спокойно.
—Магира Токтар, 36 лет (Токтар Санасбек, отец)
Интервью взято в августе 2018 года